Одно преступное одиночество - Страница 32

Гефсиманский сад сейчас принадлежал только ей, маленькой Мирем. Это для нее цвели крупными атласными колокольцами гигантские, с острыми, как шипы, жесткими листьями юкки. Это для нее привозили из Марокко огромные вазы-амфоры, цветные камни, ради нее прямо на глазах распускались тысячи белых, сладко пахнущих лилий…

Мирем вдруг почувствовала рядом чье-то дыхание, повернулась и увидела, как прямо сквозь нее сиреневой густой тенью прошел с маленькой лопаткой в руках мужчина в рабочей одежде. Она спросила: «Вы кто такой, что так бесцеремонно проходите сквозь меня?» «Меня зовут Жюль Жанн». Она зажмурилась. Откуда ей знакомо это имя? И нежный женский голос над ее головой прошептал: «Это швейцарец Жюль, он был главным садовником императора Николая II. Это он посадил сад».

Мирем, подхваченная порывами теплого, но сильного ветра, была мягко поставлена на траву, оказавшись в тихом месте, где, осмотревшись, увидела чудесную, увитую плющом, как толстой зеленой кожей из листьев, римско-арабскую ротонду. «Нимфеум!». Она сделала несколько шагов и увидела королеву Марию. Облаченная в белые одежды, она сидела на ступенях ротонды, и голубое небо отражалось в ее прозрачных, как чистые озера, глазах. Королева была грустна, как была грустна и сама Мирем. И страшно одинока.

– Мисси! – позвала она ее.

Королева повернулась и, увидев Мирем, улыбнулась ей, поманила ее к себе рукой. Мирем маленькими неуверенными шагами приблизилась к ней, и королева усадила ее рядом с собой, уложила голову Мирем к себе на колени.

– Болит?

– Очень болит, – Мирем едва коснулась пальцами своей окровавленной головы.

Мирем прислушивалась к дыханию королевы и не верила своему счастью. Она не оттолкнула ее, не отвергла. Она позволила положить ей голову на колени, не боясь испачкать кровью белые одежды, и теперь ласково гладила Мирем по густым, буйным, липким от крови волосам. Мирем приоткрыла глаза и увидела раскачивающийся прямо над ней, поддерживаемый массивными золотыми цепями огромный сверкающий сапфир. Мирем приподняла голову, и ей удалось поцеловать холодный гладкий прозрачный синий камень.

– Мисси, почему ты всегда такая грустная? – спросила Мирем и от собственной смелости чуть не задохнулась.

– Должно быть потому, что в грусти есть какой-то особый смысл, своя красота… – услышала она.

– Но это неправильно! У тебя есть все – и королевство, и король, и много детей, тебя все любят, ты прекрасна, перед твоими талантами и умом восхищался даже сам Черчилль! Почему ты не хочешь сказать правду?

– Какую правду ты хочешь услышать?

– Тот мраморный трон, который построили на берегу моря специально для тебя… Говорят, ты любила сидеть на этом троне и смотреть на море в ожидании…

– Я любила смотреть, как восходит солнце, – отвечала королева.

– Расскажи о том дворце, что наверху, – попросила Мирем.

– О, ты даже представить себе не можешь, маленькая Мирем, как много гостей бывало у меня здесь, они приезжали со всех концов Европы. Аристократы, поэты и художники, музыканты, им было здесь очень хорошо. Они любили бывать у меня в гостях.

– А это правда, что твоим излюбленным местом в этом саду был розарий, где ты угощала своих гостей опиумом, а потом, спрятавшись за стеклянные витражи, подслушивала их разговоры? Под действием опиата они выбалтывали тебе все свои тайны… Так все и было?

Королева Мария тихонько рассмеялась.

– У тебя же тоже была тайна… Все знают, что в тебя был влюблен брат Бориса Третьего, Кирилл. А ты, ты сама любила его? Или же отдала свое сердце тому турецкому торговцу, который спас твою дочь Юлиану от утопления? Это ты его высматривала в море? Его корабль? Ты любила его? Мисси, ответь!

Королева сняла с головы белое покрывало, выпрямилась во весь рост, взбила пышные волосы и улыбнулась, глядя вдаль, думая и вспоминая что-то свое.

– Или ты до сих пор любишь своего лейтенанта Зизи Кантакузин?

Мисси резко повернула голову и вдруг расхохоталась.

– А Джозеф Бойль, канадский полковник, авантюрист, который разбогател во время «золотой лихорадки» в Клондайке?! Я читала об этой истории… Он так любил тебя, этот Бойль, что собирался даже в 1917 году снарядить экспедицию в революционную Россию, чтобы вырвать членов семьи Романовых из лап большевиков!

– Какие глупости ты мне говоришь, Мирем!

– Я много читала. Ладно, извини. Вот только спрошу тебя еще о князе Барбу Штирбе…

– Мирем, прекрати! – Мисси легонько шлепнула Мирем внезапно появившимся в ее руках пышным веером, и Мирем обомлела, когда на ее глазах простые белые одежды королевы сменились на густые складки тончайшего шелка, украшенного драгоценным кружевом – королева Мария превращалась в прелестную молодую даму в красивом платье.

– Этот князь, ведь это он был отцом твоего пятого ребенка? А это правда, что однажды вечером твои сыновья Михай и Николай поссорились из-за одной куртизанки? Что во время свадьбы они достали пистолеты, и ты побежала их разнимать, и пуля попала в тебя?! Это правда?

Внезапно налетел ветер, запахло морем, розами, дождем.

– Мирем, а сама ты ничего не хочешь мне сказать? Ты же давно хотела со мной поговорить. И не о моих любовниках, а совсем о другом, что так мучило тебя долгие годы.

Мирем подняла голову. Теперь она стояла напротив Мисси, смотрела в ее ярко-голубые прозрачные глаза, и ей хотелось плакать.

– Если бы ты была жива, я бы отдала их тебе, – прошептала, давясь слезами, Мирем. – Но сейчас, сейчас они нужны мне. Чтобы освободиться. Если бы ты только знала что-нибудь о моей жизни…