Одно преступное одиночество - Страница 48

Я вошел в кухню, и Катя тихо прикрыла за мной дверь, приложив указательный палец к губам.

– Все в порядке? – спросил я, встревожившись, поскольку меня не надо было предупреждать, чтобы я вел себя тихо, существовал режим, и я прекрасно знал, что дети спят.

И тут вдруг меня накрыл стыд: я вдруг вспомнил, что в моем доме живет еще один человек, близкий мне человек, к присутствию которого я, оказывается, еще не успел привыкнуть. Чтобы как-то исправить положение, не выдать себя перед Катей, я спросил:

– Лена с ними? – подразумевалось, что Лена спит с детьми в их комнате.

– Нет, она в вашей спальне, но она, как бы это сказать… никакая. Вот.

– В каком смысле?

– Она в Болгарию звонила, и ей сказали, что умерла ее подруга. Лена очень расстроилась и пошла в храм. А вернулась прямо вся почерневшая, опухшая от слез. Я подумала, что вы должны знать.

– Хорошо, спасибо.

Звонила в Болгарию! И Костров сейчас в Болгарии.

Что за подруга? А если Костров прав и убийство Львова действительно связано с кем-то из Болгарии?

У меня и без того настроение было кислое, а тут еще новости…

Я вошел в спальню, увидел, что Лена, свернувшись калачиком, спит. Одеяло укрывало ее почти с головой.

– Игорь?

– Ты не спишь?

Я подошел к ней и присел рядом, отодвинул пряди спутанных волос с ее лица, наклонился и поцеловал Лену в щеку. Мне показалось, что щека горячая.

– Мне Катя сказала, что у тебя подруга умерла.

Лена кивнула и горько заплакала.

– Ее звали Мирем. Она жила в Варне. Ты не представляешь себе, какая она была несчастная… И как ужасно закончилась ее жизнь!

Я поднял ее, усадил и прижал к себе, как если бы мои объятия могли помочь ей легче пережить душевную боль.

– Если хочешь, расскажи.

– Нет, не сейчас… Просто она была чудесной, доброй и, повторю, очень несчастной. А я могла ей помочь. Но не успела.

– Ты ее собиралась пригласить к себе в гости?

– Я пригласила, да только с билетом протянула. Вернее, она куда-то исчезла, Теодора мне вовремя не позвонила. Не знаю, как все это называется, но если это судьба, то это несправедливо.

– Лена, расскажи мне про Мирем, про Теодору. Кто они такие? Как ты с ними познакомилась?

– Да просто познакомилась и все! На отдыхе! Теодора – горничная в отеле «Черное море», она убиралась в моем номере, потом выяснилось, что она знает русский, просто отлично знает. Ну, а потом я познакомилась с Мирем. Все это уже не важно.

– Я сейчас задам тебе вопрос, а ты постарайся, не удивляясь и не обижаясь, ответить на него как можно… точнее… – Я чуть было не произнес обидное слово «честно», как если бы мог допустить ложь.

Лена равнодушно пожала плечами. Видно было, что смерть подруги, тоска по ней, наслоившись на другие, серьезные проблемы и печаль, грозила стать последней каплей ее терпения. Я очень боялся за ее психическое здоровье.

– Скажи, смерть твоего мужа может быть связана с твоими подругами или с кем-то другим, проживающим в Болгарии?

– С моими подругами? – Лена подняла голову и взглянула на меня округлившимися глазами. – С чего это ты взял?

– Костров сейчас в Варне, – я легко предал Ефима Борисовича, надеясь, что услышу сейчас и здесь от Лены всю правду. А еще, быть может, я просто не хотел знать всю правду и, в случае если это Лена убила Львова, дать ей возможность подготовиться к встрече с Костровым, к его вопросам? Я только тогда, в ту минуту понял, что означает фраза «любовь – это болезнь». Я бы даже добавил – психическая болезнь. Иначе как объяснить этот мой дичайший поступок? Выходит, я продолжал допускать мысль, что Лена – убийца?

– Но сначала я должен тебя предупредить, что заранее прощаю тебе все, абсолютно все. Но только скажи мне правду. Если это ты убила Львова, я тебя пойму. Закрою на это глаза. Я помогу тебе выбраться из этой трясины…

Я не понял, как случилось, я даже не почувствовал боли, только из носа моего вдруг хлынула кровь и намочила постель. Словно это был не нос, по которому только что ударили наотмашь ладонью, а кран с кровью.

По тому, как, с какой силой и отчаянием она ударила меня по лицу, я понял, что она не убийца. Она ударила меня, как предателя, усомнившегося в ее невинности. И я счастливо, с облегчением вздохнул.

– Я не убивала Львова, – сказала она, и лицо ее исказила гримаса отвращения, словно она только что проглотила горькую таблетку. – Не убивала. Я понимаю, многое указывает на меня, да и мотив неслабый…

Я не знал, как сказать ей, что я чувствовал, что она от меня все же что-то скрывает. Или, во всяком случае, недоговаривает.

Было у меня искушение поговорить с ней о Харькове, о чем попросил меня Костров, но подлость моя по отношению к нему, оказывается, тоже имела свои границы, а потому я промолчал.

– Но кто-то же убил его! – вскричал я, зажимая пальцами ноздри, из которых продолжала сочиться кровь.

– Постой… – Лена встала, подошла к столику, выдвинула ящик и отщипнула от тугого рулончика ваты большой клок. Разделила на два и протянула мне, я заткнул ими нос. – Извини, сама не знаю, как это получилось. Просто надоело, что все вокруг меня подозревают! Да, его кто-то убил, но ко мне это не имеет никакого отношения! Я не говорила, но мне все-таки кажется, что это убийство связано с какой-то женщиной. Возможно, у него была любовница, почти жена, может быть, даже и дети! Или не одна, а две женщины, которые не могли его поделить.

– Постой. А завещание?

– Завещания никакого нет, в том-то и дело. Предположим, если бы у него были так называемые жены и дети и существовало бы завещание, в котором все было бы распределено между ними и мной, тогда все как-то встало бы на свои места. Возможно, прояснился бы и мотив, всплыло бы женское имя. А так…