Одно преступное одиночество - Страница 28

– Значит, ничего конкретного о том, каким планировалось быть убийство, вы все-таки не слышали, да?

– Да конечно, не слышала! Просто совпало все – этот услышанный мною случайно разговор и убийство Львова! Тут только дурак не свяжет эти события. Я же не дура.

Я вышел из гостиницы с тяжелым чувством. Если говорить о мотивах поступков, то у Светланы Викторовны, этой скучающей молодой дамочки, развлекавшейся наблюдением за останавливающимися в гостинице любовниками и фантазирующей их жизнь вне «Геро», казалось бы, не было никакого мотива, чтобы так подставлять Лену и выдумывать этот разговор о невозможности жить в браке с мужем. А вот у Лены и Игоря был яркий мотив убийства Львова. Помимо свободы, которую получала вдова Львова, она становилась владелицей сети аптек «Фарма-Гален».

В машине я был удивлен звонком Елены. Словно почувствовав на расстоянии, что я думаю о ней, причем не просто думаю, а представляю ее себе с пистолетом в руках, она сама зазвучала по громкой связи в салоне моего автомобиля, заполняя его своим нежным голосом.

– Ефим Борисович, я кое-что вспомнила. На улице Правды есть театральная любительская студия, самодеятельный театр, я часто прохожу мимо, и в теплое время года, когда так окна распахнуты, я слышу, как они там занимаются, разучивают что-то, танцуют… А в тот вечер, было же холодно, окна светились, я еще подумала тогда, что если бы у меня были дети, то непременно водила бы их в эту студию… И тут меня окликнули! Это был молодой человек, иностранец, он плохо говорил по-русски, с сильным акцентом. Так вот, он знаками спросил, нет ли у меня зажигалки, и я дала ему! Быть может, он запомнил меня? И еще: я подарила ему эту зажигалку. У меня в кармане было две. По себе знаю, что, когда хочется покурить, когда нервы на пределе, как важно, чтобы в кармане кроме сигарет была и зажигалка. Может, не переживи я в тот вечер такой скандал, я не оставила бы ему эту зажигалку, просто в голову бы не пришло, но мне показалось, что этот парень тоже был чем-то взволнован.

Я спросил Елену, на каком языке он говорил, но она не знала, зато подробно описала внешность. Высокий, кудрявые черные волосы, впалые щеки, был в черной куртке, под которой виднелся пестрый вязаный свитер, и в синих джинсах. На ногах его были высокие желтые ботинки. Он стоял на крыльце и хотел курить.

Теперь была моя очередь задать ей вопрос.

– Лена, скажите, когда вы встречались в гостинице, где вы с Игорем обедали? В ресторане? Может, выпивали в баре гостиницы?

– Нет, я даже не знаю, где там ресторан. Игорь всегда приносил что-нибудь сладкое, фрукты… Нет, мы не были в ресторане.

– Лена, это очень важный вопрос. Подумайте хорошенько, быть может, хотя бы один-единственный раз были? Есть свидетели, которые вас там видели.

– Я же говорю – мы никогда не были в этом ресторане. Да нам бы и в голову не пришло! Ведь там меня могли увидеть люди совершенно случайно, которые знакомы с моим мужем! Зачем тогда прятаться два года в номере, чтобы так глупо попасться в ресторане?… Нет-нет, нас с кем-то спутали.

Я спросил, где она сейчас находится, Лена ответила:

– Дома, где же еще? Укладываем с Катей детей.

Я сказал, что заеду вечером, что есть разговор.

– Вы не пугайте меня, – произнесла Лена совсем уж упадническим тоном, – я и так всего боюсь.

Игорь

Второй раз я перешагивал порог этой квартиры, и этот визит мне дался почему-то тяжелее. Быть может, первый раз я воспринимал это, как некое ночное безумие, совершенное в угоду находящейся на грани нервного срыва любимой женщине. Сейчас же все было иначе – я проникал в дом, в котором все было связано с семейной жизнью Лены, по сути, в ее прошлую жизнь, где все было помечено присутствием здесь ее супруга, где повсюду я натыкался на его вещи: домашние тапки, халаты, очки, плащи и куртки, шляпы, перчатки, одеколон, журналы, портреты, расческа, бритвенные принадлежности и многое другое, бросающееся в глаза и действующее не менее раздражительно, чем подсохшая лужа крови на паркете, где несколько дней тому назад лежал его труп.

Лена тоже, как мне показалось, чувствовала себя там растерянно и испуганно. Она ходила, сопровождаемая мною, по всем комнатам, заглядывала в кухню, ванную комнату, словно ища кого-то, и твердила, пожимая плечами: «Просто не верится, что его больше нет!»

– Игорь, ты посиди здесь, на диване, пока я буду убираться. Мне так будет спокойнее. А то, знаешь, страшновато как-то, даже жутко. Мне все кажется, что вот он сейчас появится в своем халате, очках, посмотрит на меня и спросит, что это я здесь делаю?

Я послушно сел на диван, включил телевизор, понимая, что телевизионные звуки, голоса послужат хорошим, успокаивающим фоном для разыгрывающейся в этих стенах драмы. А как иначе назовешь уборку в квартире, где убили твоего близкого человека? Это стресс, кошмар, который Лена будет вспоминать до конца своей жизни.

Она ходила по квартире в джинсах, свитере, надев на руки ярко-зеленые резиновые перчатки, носила туда-сюда ведра с водой, отжимала тряпки, открывала окна, протирала пыль, время от времени вслух спрашивая себя, правильно ли она все делает, ведь похорон же еще не было, а она все моет. А я смотрел на нее, и мне даже страшно было представить себе, что творится у нее на душе, как ей тяжело, как невыносимо при мысли, что ее мужа убили и что убийцей считают ее!

Еще у меня дома Лена встретила меня радостной новостью – она вспомнила, что во время прогулки в день гибели мужа подарила зажигалку одному парню из самодеятельного театра, и если его найти, то он мог бы, пожалуй, вспомнить ее. Призрачно замаячила надежда на алиби.